Неточные совпадения
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он идет, на вечер ли к какому-нибудь своему брату или прямо к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей семьей, и о чем будет веден разговор у них в то время, когда дворовая девка в монистах или
мальчик в
толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
В суровом молчании, как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые,
толстые судомойки у бочек с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром;
мальчики, сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов.
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо: в нем — старуха в черном шелке, в черных кружевах на седовласой голове, с длинным, сухим лицом; голову она держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз смотрели в широкую синюю спину кучера, рука в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая головою,
толстая дама, против них два
мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
— На минутку? Вот этого-то не будет. Эй, хлопче! — закричал
толстый хозяин, и тот же самый
мальчик в козацкой свитке выбежал из кухни. — Скажи Касьяну, чтобы ворота сейчас запер, слышишь, запер крепче! А коней вот этого пана распряг бы сию минуту! Прошу в комнату; здесь такая жара, что у меня вся рубашка мокра.
Вспоминая себя
мальчиком и юношей, я убеждаюсь, какое огромное значение для меня имели Достоевский и Л.
Толстой.
Кипяток в семь часов разливали по стаканам без блюдечек, ставили стаканы на каток, а рядом — огромный медный чайник с заваренным для колера цикорием. Кухарка (в мастерских ее звали «хозяйка») подавала по куску пиленого сахара на человека и нарезанный
толстыми ломтями черный хлеб. Посуду убирали
мальчики. За обедом тоже служили
мальчики. И так было во всей Москве — и в больших мастерских, и у «грызиков».
Ввиду этого он нанял себе в услужение
мальчика Петрика, сына хозяйской кухарки. Кухарка, «пани Рымашевская», по прозванию баба Люба, была женщина очень
толстая и крикливая. Про нее говорили вообще, что это не баба, а Ирод. А сын у нее был смирный
мальчик с бледным лицом, изрытым оспой, страдавший притом же изнурительной лихорадкой. Скупой, как кащей, Уляницкий дешево уговорился с нею, и
мальчик поступил в «суторыны».
Иногда он неожиданно говорил мне слова, которые так и остались со мною на всю жизнь. Рассказываю я ему о враге моем Клюшникове, бойце из Новой улицы,
толстом большеголовом
мальчике, которого ни я не мог одолеть в бою, ни он меня. Хорошее Дело внимательно выслушал горести мои и сказал...
Приходская церковь Крестовниковых была небогатая: служба в ней происходила в низеньком, зимнем приделе, иконостас которого скорее походил на какую-то дощаную перегородку; колонны, его украшающие, были тоненькие; резьбы на нем совсем почти не было; живопись икон — нового и очень дурного вкуса; священник —
толстый и высокий, но ризы носил коротенькие и узкие; дьякон — хотя и с басом, но чрезвычайно необработанным, — словом, ничего не было, что бы могло подействовать на воображение, кроме разве хора певчих,
мальчиков из ближайшего сиротского училища, между которыми были недурные тенора и превосходные дисканты.
Следом за
мальчиком выбежало еще шесть человек: две женщины в фартуках; старый
толстый лакей во фраке, без усов и без бороды, но с длинными седыми бакенбардами; сухопарая, рыжая, красноносая девица в синем клетчатом платье; молодая, болезненного вида, но очень красивая дама в кружевном голубом капоте и, наконец,
толстый лысый господин в чесунчевой паре и в золотых очках.
Мальчик горячо схватился за эту мысль, попросил отца купить десть
толстой бумаги, а дьячка — собственною его рукою написать на первом листе песню о Венус.
— Неспорно, ваше сиятельство: — вы нам худа не желаете, да дома-то побыть нèкому: мы с бабой на барщине — ну а он, хоть и маленек, а всё подсобляет, и скотину загнать и лошадей напоить. Какой ни есть, а всё мужик, — и Чурисенок с улыбкой взял своими
толстыми пальцами за нос
мальчика и высморкал его.
Моя сестра благодарит вас за поклон. Она часто вспоминает, как когда-то возила Костю Кочевого отдавать в приготовительный класс, и до сих пор еще называет вас бедный, так как у нее сохранилось воспоминание о вас как о сироте-мальчике. Итак, бедный сирота, я люблю. Пока это секрет, ничего не говорите там известной вам «особе». Это, я думаю, само собой уладится, или, как говорит лакей у
Толстого, образуется…»
Один из приказчиков — маленький,
толстый, с круглыми глазами и крючковатым носом, очень похожий на филина, — заставил Илью выбирать из чана уснувшую рыбу.
Мальчик засучил рукава и начал хватать рыб как попало.
И у каждого из детей уже появилось свое любимое тихое местечко, недоступное и защищенное, как крепость; только у девочки Линочки ее крепости шли по низам, под кустами, а у
мальчика Саши — по деревьям, на высоте, в уютных извивах
толстых ветвей.
Толстая барыня. Вот такой
мальчик и уж пьет. Я его сейчас же разбранила. И он благодарен был потом. Они — дети, а детям, я всегда говорила, нужна и любовь и строгость.
Вся тетрадка заполнена была карикатурами, и чаще всех повторялась такая:
толстая и низенькая женщина била скалкой тонкого, как спичка,
мальчика.
В это время капитан корабля, отец
мальчика, вышел из каюты. Он нес ружье, чтобы стрелять чаек [Морские птицы. (Примеч. Л. Н.
Толстого.)]. Он увидал сына на мачте, и тотчас же прицелился в сына и закричал: «В воду! прыгай сейчас в воду! застрелю!»
Мальчик шатался, но не понимал. «Прыгай или застрелю!.. Раз, два…» и как только отец крикнул: «три» —
мальчик размахнулся головой вниз и прыгнул.
И щекотливой этой темы
Толстой больше не касается. Николай объясняется с огорченною, ревнующею кошечкою-Сонею, целует ее. Все так чисто, так светло, трогательно и «благообразно». Но мы знаем теперь: вечером заботливая мать приведет в спальню сына крепостную девушку с испуганными, неподвижными глазами, строго-настрого прикажет ей не противиться ласкам барчука. «
Мальчику нельзя без этого». И где тогда весь тот светлый, радостно-чистый мир, в котором живет молодежь Ростовых.
Тут в очень ранние годы наступающей юности, ещё почти
мальчиком, я очень многое получил от Л.
Толстого, многому от него научился.
В углу мерно стучал газомотор, под потолком вертелись колеса, передаточные ремни слабо и жалобно пели; за спиною Андрея Ивановича обрезная машина с шипящим шумом резала
толстые пачки книг; дальше, у позолотных прессов с мерцавшими синими огоньками,
мальчики со стуком двигали рычагами.
После смерти их любимого
мальчика Ванечки
Толстой пишет одному из своих друзей: «Больше чем когда-нибудь, теперь, когда она так страдает, чувствую всем существом истину слов, что муж и жена не отдельные существа, а одно».
Ощущение блаженной и творческой полноты этой красивой, гармонической жизни хорошо передает в своих детских воспоминаниях один из сыновей
Толстого, Лев Львович.
Мальчик смотрит в окно, как отец едет на прогулку.
Сначала мне показалось, что какой-то
мальчик, в бархатной черной куртке и фуражке, держит в своих объятиях
толстое, претолстое домино. Домино отбивалось. Кругом стена мужчин… Ржут!
В 1744 году Елизавета Петровна вздумала приказать, чтобы на некоторых придворных маскарадах все мужчины являлись без масок, в огромных юбках и фижмах, одетые и причесанные, как одевались дамы на куртагах. Такие метаморфозы не нравились мужчинам, которые бывали оттого в дурном расположении духа. С другой стороны, дамы казались жалкими
мальчиками. Кто был постарее, тех безобразили
толстые и короткие ноги.
В завтрак кружка и горшочек были уже наполовину полны, когда девчата сошлись с теткой Акулиной, тоже вышедшей по ягоды. За теткой Акулиной ковылял на
толстых кривых ножонках крошечный толстопузый
мальчик в одной рубашонке и без шапки.
Кроме двух собак и коташек, с нашим Робинзоном на его острове жили несколько кур с красными ногавками на цибастых ножках, старая очень
толстая желтая лошадь, называвшаяся «
Мальчиком», и восьмилетний
мальчик, называвшийся Малвошкою.
Петя был теперь красивый, румяный, пятнадцатилетний
мальчик с
толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и
толстый румяный
мальчик в детской курточке.